Пост 7. Попытка не пытка

Можно ли описать мир бытовым языком, не используя наворотов современной категориальной философии?

Слабо у меня с фантазией на бытовые сюжеты. Кто может, обработайте художественную часть для предложенного ниже изложения модели, буду благодарен. А пока лишь так.

 

***

 

Сон мне приснился, будто в деревне я какой-то, с дедом тамошним на лавочке сижу, за жизнь говорим, а я возьми, да и спроси, а как он думает мир весь устроен? А он и отвечает: «А ты не знаешь? Ну, слушай, не жалко.

Вот смотрю я на всякое и что вижу: всякое, как только явится на свет, относится ко всякому внешнему себе из себя, судит по себе, иного не замечая – оно однозначно в своем отношении. И для него это его отношение есть весь мир, и пока оно в этом отношении, иного мира ему не дано. Такие камни всякие, железяки – они однозначны, и мир их – такие же камни, железяки. Они сами по себе неизменны по сути своей. Но много их всяких разных. Другое дело растения. Их тоже много разных всяких, но и каждое уже в себе изменение имеет – растет, из семечка в корень превращается, плод дает, вновь возрождается в следующих поколениях и по земле разносится, подходящее место находит и там свое отношение выражает. А еще животные: те уже с места на место перемещаться могут по нужде своей, жилища строить, растениями и себе подобными питаться, а не как растения – от земельки да от солнца – их отношение еще изменчивей будет. Но тоже: по роду, по виду животинки ее однозначность – другим видом она стать не может, по-своему ко всему относится, в этих рамках и живет, их и деткам передает. Изменения однозначности вида того той животинки есть, но медленно происходят, понемногу из поколения в поколение. В дикой природе так и совсем незаметно, а вот селекцией можно и ускорить, но то баловство и сути не меняет – каждому виду его однозначность присуща. А заметил, чем отличаются все эти однозначности – животных, растений, минералов? Нет? Тогда дальше слушай. Вон кум мой, Петро, заправщиком на ферме у нас работает, ответственный такой: ему уже за семьдесят, а он как в шестнадцать принял ту бензокачалку под свой учет, так боле полувека уже день в день с петухов и до загона стад как штык на службе этой, и то ему – гордость. Ни разу, говорит, не было, чтоб по его причине сбой в работе хозяйства был. И то ж правда. Вот такой геройский мужик. А внук его, тоже ж Петька, не в деда: в те же шестнадцать в город сбежал, и учился – непоседой был, и там, в городе том, у него все не по нраву, места толкового себе не найдет. Вот и скажи. Вот ведь оба человеки. Оба от одного корня, с одной земли. А чем разнятся? Или вон сваха моя, Зинка – вся из себя вапыкательница в ее-то шестьдесят. А Тонька, сестра ее – мышь серая, хоть и статью и волосом удачнее Зинки будет. В одном доме живут, погодками будут. В молодых обе на пару рядились, парней смущали, а теперь вот разошлись в привычках. Вот с чего это? И так на кого ни глянь: один во что-то упрется своим отношением, и свято оно ему, а другой, глядишь, побудет в нем и отменится. И к другому интересу прилепится, и опять недолго оно его держать будет, побежит в место другое им себя мерять. И так все и разнятся, кто сколько своей однозначностью в чем выражен: кто долго, а кто ее прошел, значит. Теперь ухватил? Кум мой, Петро, в отношении своем к делу своему как камень неизменен – минеральный он и есть. А вот Петька – он как одуван, носит его семенем по земле – растительный отношением, не иначе. То же и Зинка с Тоней. И везде такое отличие найдешь, приглядись с этого боку: всяк или своим отношением неизменен, или был в нем, да прошел его. А главное в этом то, что чем отношение медленнее в своем этом однозначности прохождении, чем минеральней оно, тем остойчивей представляемое им. Вот возьми Петра. Ему топор не в срок вернул, так он и помнит уж сорок годов как, и бычится, и поминает. А я ж не с греха, в запое был, запамятовал. Так нет же, и то не в учет. А Петька, тот не такой – отзывчивый, завсегда за здоровье справлялся, что помочь спрашивал, и душой легче пацан, не то что дед его.

Вот и смотри, как люди делятся на неизменных в своем отношении и изменяющих своему отношению с разной скоростью. Так по каждому поводу: сколько людей, столько скоростей измены отношения по каждому из них. Так и в каждом человеке: сколько поводов, столько разных скоростей измены отношения по каждому из них. И если в природе каждый вид растения или животного, минерала – это как отдельный повод, по которому отношение – со своей скоростью измены своей однозначности, то каждый человек – это как вид отдельный, ибо он как комплекс отношений в их прохождении неповторим. А главное здесь в том, что не важно, какой повод, по которому отношение есть – на какой ни глянь, а в нем все одно – вот это прохождение однозначности отношения по роду его. Только с разной скоростью. Чем с меньшей, тем минеральней выражение. Чем с большей, тем дальше от таковского. И если взять самые медленные скорости этого прохождения, увидим самое мало изменяемое для нас – частицы атомные, из которых всякое видимое – материальное – и состоит, как нам, из них же состоящих, кажется. А если взять самые большие для нас скорости этого прохождения, то уже не материально оно будет, мыслью выразится, а то и вовсе прозрением, на буквы-слова непереводимым, когда узрелся несоединявшийся доныне комплекс однозначностей. А по сути – все одно. Так вот что я понимаю про твой вопрос об как мир устроен. Устроен он просто. Одно отношение, первое, материнское для нас – самое медленное, оно до сих пор и не изменилось никак в своей однозначности, а потому и самое большое по месту будет – те самые атомные частицы, которые Космос составляют: галактики, звезды, планеты, всякое другое минеральное. Их скорости прохождения однозначности отношения только на разнообразие форм и хватает, ее они и порождают в своем друг с другом взаимодействии. Это то первое материнское отношение в своем самом медленном прохождении однозначности так для нас выражено. Но каждое следующее рожденное при взаимодействии уже имеемых отношений отношение имеет чуть большую скорость прохождения своей однозначности. Потому атомы разные – все массивней. Потому звездные системы разные, все комплексней. Это первые скорости прохождений однозначности объединяются по своей временной одинаковости, откуда и время само берется. Потому вслед за минеральным, нам неживым кажущемся, является живое – настолько быстро проходящее свою однозначность, что она уже заметна другим скоростям прохождения однозначности не как минеральное. А затем живое растет – появляются все новые его комплексы, что мы наблюдаем как виды живых организмов. В них включаются все большие скорости прохождений все того же первого материнского отношения. Пока не появятся такие, которые имеют такие скорости прохождения, что могут заметить вокруг себя и в себе не только текущее выражение однозначностей, то есть материальный мир, выраженный формами разными и событиями, с ними происходящими от их сталкивания, взаимного действия, но и самое главное и единое для всякого и вообще всего – само прохождение первого материнского отношения со все большей скоростью, растянутого в видимое нами, – по причине к нему принадлежности, – как мир наш во всех его цветах и красках. Это, вижу я, еще не скоро будет. Пока же первое материнское отношение свою однозначность проходит в полосе от самого медленного заметного для нас, что выражено как минеральное, через всю живую природу и до человечества. А последнее своей макушкой находится на той же ступеньке, что и растительное в природе – дальше еще прохождение материнского отношения не прошло. И пока человеки состоят из скоростей прохождения растительных, они видят всякое через материю и ее формы, и их изменчивость, и свое в этом участие – так выражается их степень однозначности в общем прохождении всего. Они этим живут, и наиболее скоростные из них все придумывают новые и новые формы и иначе не могут, и считают, что в этом направлении и весь мир идет, и что есть некое высшее, что может все, и если туда прийти, то и они смогут все, и тогда все их проблемы будут решены. Но так не будет. Будут все большие скорости прохождения по каждому рожденному поводу, которые соберут новые, боле скоростные прохождением комплексы, которые все меньше будут видеть из однозначности, а тогда и меньше будут заниматься чем-то определенным, отстаивать его, представлять мир через него, жить им. Сейчас это трудно представить, вот и не будем. А что мы можем уже сейчас представить, так это откуда все проблемы человеков и как единственно они разрешаются. Вот ведь люди думают, когда каждый из своих однозначностей смотрит, и когда вместе смотрят, объединяясь в группы по подобным друг другу отношениям, что если лучше делать дело, которым живут, то лучше и жить будет. Иначе видеть не могут, потому как однозначность же. Делают таковски, а не всегда получается, как ожидается. Скорости-то прохождения однозначности отношения разные за одно дело берутся, вот и не совпадают они дружка с дружкой, вот и договорится не могут. Это как есть. Но они как есть не замечают, потому как ученые одинаково – думают, как учили их кучей одному и тому же. Они по своим прохождениям все разные, а видят одинаково. Потому хотят одного, а получается по-разному. А оттого нервность выходит и болезни всякие, мучаются люди, не понимая, почему по уму вот так надо, и всем так понятно должно быть, как им понятно, а на деле одно понятие всем не доходит, а кому и доходит, сделать одинаково не могут. Сильно это людей подкашивает, особенно разумных, кто до нутров разобраться тянется, а прохождения не видит из своих все еще растительных однозначностей. Их на поиски-то нового хватает, а вот оторваться от разделенного на видимое как материальное и как умственное – нет. Оттого во всяком видят плохое или хорошее, свое или чужое, низшее и высшее. Это как совпадет по их однозначности. А если однозначность медленная прохождением, то и отстаивать ее, и верить в таковость кажущегося из нее, и переживать по поводу ее будут ох как крепко, от всей души, всеми силами, всей правдой своей, всем миром таких, как они. А наученные и через то сильно отставшие видением по наученному от своего на деле положения по прохождению – при несовпадении, то есть невозможности по какой угодно причине внешней делать по желанию своему, еще и страдать будут изрядно. Все нервные болячки и все тела болячки (если не сломали что в организме или не зараза) от этого. И лечатся – тоже этим путем. Дай человеку такое дело, которое ему по его прохождению подходит, он и выскочит из отставания от себя настоящего – из кажущегося ему реальным, в котором ему плохо, и станет ему хорошо, в своем всегда хорошо. Вот всякие лекари и советчики, и лекарства только тогда на самом деле и надежно, и без возврата помогают, когда по случаю дают нужное, чтоб из отставания от себя выскочить. Совпало так – человек, в чем совпало, здоров. Не совпало – дальше мается. Так и получается, что откроют какое чудо-учение или лекарство кому-то помогшее, а другим оно не помогает так хорошо, а кому-то и вовсе вредит. Все сокрушаются, понять не могут, отчего так. А все просто – что попу впрок, попенку в бок: одной скорости прохождения одно подходит, другой – другое, а выглядят-то все одинаково. Как ту скорость разглядеть, когда ты про то прохождение и вовсе не знаешь, и все меряешь по своим по ноге однозначностям, правдам наученным и оценкам принятым? Потому, вот куда весь мир идет, там и каждому его спасение – догони себя настоящего по прохождению и будешь ты как мир весь: и в деле всем собой, и в угоде всякому, и с собой в договоре и приятности. И не важно при том, какие такие скорости прохождения в тебе – какие однозначности, – а потому неважно, что ты делаешь, и как оно у тебя получается. Вот. Ну а как отстаешь от себя настоящего по сути этого мира, так и получаешь по случайному совпадению: сколько и пока совпало с внешним, столько и пока будет хорошо, а что не так – плохо. И если крут в чем, умеешь что лучше других, здоров – это так совпало, в любой момент может в обрат пойти. Ненадежно это. И роптать нечего – все по правде. Только не по той, что из твоих застрявших в себе однозначностей кажется, тебя такого представляя, личность важную и волей вольную. А по той правде, что одна на всякое здесь, которая и есть все вообще, а потому ни обойти ее, ни обмануть, хоть как старайся. Вот и говорю, что ж, как устроен мир, так и мы устроены, а как мы устроены, так и всякое вокруг – приглядись, чем вопросы задавать, и увидишь. Здесь все одно – прохождение той, едрить ее, однозначности. Оно идет, а по нему всякое и есть.

А то, что какие человеки много чего придумали как назвать, будто оно есть где-то нам невидимое и оттуда всем управляет, и всякое в себя вмещает, и его узнать можно, и до него дорасти – так это пустое. Это так только видно, пока однозначность сильна. И селезень вон убранством пестр, и соловей щебечет всяко разно, что с того? Голубка вон блекла, как пыль дорожная, а ворона только каркает, и годи, а тоже живы-здоровы, и полнота в них всего полная. Не то, чтоб выдумки эти не нужны, – раз место такое есть, должно быть занято. Но толку в них вот только то и есть, что место занять. В мире прохождения однозначности отношения всем правит взаимодействие: по прохождению оно – и все в порядке; а промахнулось – так и будет, как выпадет случайно по совпадению. Первое – правое, потому как по сути мира. Его и искать нужно, если быть не хочешь только выдумки заложником, пусть она и почти у всех на первом месте, и те, кого великими чтят, ею меряются.

Есть ужо такие человеки – им всякое чтимое многими уже невмоготу. Им однозначность невмоготу. Мир ими сам себя познает. Им и достаточно – только правого взаимодействия: они в нем себя находят, из отставания себя догоняя. Ими он и обустраивается в следующей, оконечной своей ипостаси, когда всякое себя увидит всем.

Как-то так. Сам разберешься, если нужда есть. А я пошел, взремну, устал. Стар я очевидное смыслами путать».

 

Дед ушел. А я сплю и думаю: и чего это меня дернуло по мир вопрос задавать, коли такой сон реалистичный выпал – надо было за баб, что ли, или, там, про пришельцев заказать, все интересней. Пролетел, да?

 

К началу статьи →